Однажды утром
Слушайте, эээ…. Даже не знаю, как это рассказать… в общем, однажды утром со мной случилось нечто.
Обычное утро
Это был обычный день. Проспала, как всегда – рука сама будильник выключает, пока мозг ещё даже не включился. Проснулась от какого-то внутреннего смятения – глянула на часы, подлетела и вытаращив глаза начала носиться взад-вперёд, походу крича: «Караул, мы проспали!»
Никто не откликнулся – дома никого не оказалось. Я так и застыла на ходу с истеричным лицом и размахивая руками, осознав это.
Вспомнила, что домашние уехали на недельку погостить к бабушке. И, вообще-то, это уже было моё третье утро без них.
Меня тут же охватила волна облегчения – не надо готовить завтрак и собирать детей в школу, а мужа на работу. Я сразу смекнула, что сэкономлю себе двадцать минут! Пока всё это мелькало в моей голове, я успела воткнуть тост в тостер, включить чайник и уже стояла под душем, соображая, стоит мне мыть голову или и так сойдёт. Решила помыть – у меня же есть дополнительные 20 минут!
Закончила с утренним туалетом, время 8.00 – я уже должна быть на работе!
Вихрем забегаю на кухню, проглатываю тост, запиваю чаем, не успеваю его допить, обнаруживаю себя в прихожей в пальто и в шапке. Покидаю квартиру, запираю дверь, думая, какая я молодец – сегодня я даже помню, как запираю дверь, ведь обычно мне приходится возвращаться, чтобы проверить. Да и, вообще, с каждым разом я бью собственный рекорд по скоростным сборам – сегодня я опоздаю ненадолго.
Параллельно с аплодисментами себе, я рассчитываю, что идти мне минут 15, буду в офисе в 8.25. Может, никто и не заметит моего опоздания. На работу я хожу пешком – мой офис недалеко от дома. Преисполненная гордостью собой, вылетаю из подъезда на улицу. И…
… попадаю в совершенно иной мир.
Всё покрыто шапками пушистого снега, даже дорожки не видно. Я, как первопроходец прокладываю первые следы от подъезда до ворот двора. Только светает, и в свете утреннего рассвета, снег кажется нежно-фиолетового цвета. И такая загадочная, густая тишина. Действительно, какой-то нереальный мир.
Странно, я ведь каждое утро хожу этим путём, но ни разу не замечала ничего такого. Прямо Нарния какая-то!
Встреча
Выхожу из ворот на улицу. Улица тиха и безлюдна.
Хм. Я ещё раз смотрю на часы – может, я время перепутала? Да нет, время 8.12. Может, часы перевели? Да нет же – кто ж в январе часы переводит?
Иду дальше.
С каждым шагом беспокойство усиливается, ой, не нравится мне это. Где все? Неужели все уже на работе?
Вдруг слышу справа от меня в кустах какой-то шорох. Свежий пушистый снег мягко посыпался с потревоженного куста. Снежинки, летя вниз, посверкивают в свете ещё горящего рядом фонаря.
– Сомневаешься? Себе не веришь? – слышу из кустов хриплый голос.
– Кто здесь? – испуганно спрашиваю я, озираясь по сторонам.
– Да я это, я – тут из-под куста вываливается рыжий французский бульдог, и на своих кривых ногах неуклюже и враскоряку направляется ко мне.
Язык набок, слюнявые брыли развесил, похрюкивает приплюснутым носом. Вижу на нём ошейник, но поводка нет. Дышит шумно и пялится на меня.
Я стою, ожидая, что следом появится и его хозяин – тот, кто со мной говорил. Бульдог тем временем подошёл ко мне вплотную, но из-за кустов больше никто не вышел.
– Чего ждём? – спрашивает тот же голос
– Жду, когда вы, наконец, появитесь. И… я тороплюсь!
– Ну так я же появился. А ты, вообще-то, зря торопишься.
И тут я понимаю, что говорит… собака.
– Нет, ну что за шутки. Мне не до этого, до свидания! – говорю я, и на негнущихся ногах пытаюсь продолжить свой путь.
И тут… чёртов пёс встаёт на задние лапы, демонстрируя белое брюшко, утыкает передние лапы в бока, и нагло так заявляет:
– Знаешь, в чём твоя проблема? Ты так всё время куда-то торопишься, несёшься по жизни, что даже не замечаешь, как жизнь проходит мимо! Вот и сейчас, ведь ты даже не поняла, что здесь не так!
Ну, это уж слишком! Я теряю дар речи от такой наглости, и… ужаса! Первая мысль, которая мелькает — Бегемот! Булгаковский кот! Но это же не кот… у меня в голове полнейший хаос, я пытаюсь что-то сказать, но вместо этого мычу и пячусь назад. Спотыкаюсь о бордюр и приземляюсь аккурат на собственный центр тяжести. Но это меня не останавливает, и я продолжаю перебирать ногами, отползая на пятой точке как можно дальше от дьявола.
А тот стоит и ржёт похрюкивая!
– Ой, видела бы ты своё лицо, – говорит – Хотя я от тебя ничего другого и не ожидал. Вот скажи мне – заперла ли ты входную дверь?
– Я… кажется … заперла…
– Вот так и проживёшь, и жизнь свою не вспомнишь! Ладно, – говорит, доставая откуда-то из воздуха сосиску. Тут же откусил от неё, при этом, обслюнявив, почти всю её целиком. – Кто-то должен тебе это сказать.
Тут он замолкает, закатывает глаза к небу и начинает неприлично чавкать, жуя сосиску.
Я сижу в сугробе с открытым ртом, и продолжаю таращиться не него. Он переводит взгляд на меня, потом на сосиску, и как-то с опаской и сожалением спрашивает:
– Хочешь? – при этом вместо того, чтобы протянуть сосиску мне, как это обычно делают в таких случаях, он прижимает её к себе и мусолит в своей шерсти.
Я закрываю рот, нервно сглатываю и отрицательно мотаю головой. Он с явным облегчением выдыхает и откусывает ещё кусок. Опять шумное чавканье с закатыванием глаз.
Наконец, он вспоминает обо мне.
– Ну так вот, мне сказать тебе надо. Нельзя так жить. Жизнь свою проматываешь зря. Тебя сюда не за этим прислали.
У меня во рту пересохло, голос куда-то пропал. Я вечность силилась сказать что-нибудь. Но все, что у меня получилось, это жалкий писк:
– Кто?…. А зачем?
– Ха! Деловая колбаса! – при этом он опять любовно посмотрел на сосиску, от которой, впрочем, уже осталось немного, на последний укус. – Вот тебе прям вынь да положь? Неет, дорогуша, так не делается. Тебе самой надо понять, зачем ты здесь. Сама ведь выбрала-то эту жизнь. – тут он опять прихрюкнул усмехаясь. – Ой, не могу, всегда ржачно смотреть, когда душа воплотилась в человека, а он-то ничего не помнит.
А мне совсем не до смеха. Я невероятным усилием воли собираю свои мозги в кучку и понимаю, что мне надо спросить. И спрашиваю опять писклявым голосом:
– А что делать-то?
Бульдог шумно вздыхает, дожёвывая последний кусок сосиски и вытирая жирные лапы о свои же бока.
– Ой, какие же вы все… недалёкие. Чё тут думать-то? Вспомни свои мечты, ну, о чём ты мечтала в детстве, юности? Чего ты сама хочешь от жизни? Чтобы это понять, надо замедлиться. Выходи иногда погулять из своего беличьего колеса. Всё вам надо говорить, самим дотумкать невдомёк.
Тут он громко и неприлично рыгнул. Правда, спохватился, и извинился:
– Пардон. Мне нечасто приходится бывать в обществе дам.
Молчание.
– Ну ладно. Пора мне. Всё поняла, что я сказал?
Я неуверенно кивнула, продолжая пялиться на него. Он повернулся, чтобы уйти, всё ещё стоя на двух лапах, бравой размашистой походкой сделал пару шагов, но потом резко обернулся:
– Так ты поняла, что сегодня не так?
Я аж захлебнулась от возмущения! Он меня совсем за идиотку держит! Но дар речи ко мне всё еще не вернулся, поэтому всё, что я смогла – это ткнуть в его сторону указательным пальцем и промычать нечто неопределённое.
Он вздохнул:
– Так я и знал. Воскресенье сегодня! Иди домой.
Мне потребовалось добрых минут 5, чтобы прийти в себя. Только теперь я почувствовала, что замёрзла – ведь всё ещё сидела в сугробе. Поднялась, отряхнулась от снега. Направилась домой.
В голове моей слышалось тихое жужжание собственных мыслей. Я не могла осознать и принять то, что случилось. И тут я остановилась, как вкопанная: показалось? Галлюцинации? Оглянулась: под кустом собачьи следы…
Пришла домой, поставила чайник. Всё как во сне. Вроде не сплю. Выглянула в окно, отметила вереницу своих следов к воротам и обратно. Значит, всё же не привиделось.
И я задумалась. А ведь он прав! Я живу, как по заезженной пластинке, у меня каждый день – как день Сурка. И всё время тороплюсь куда-то, нет времени ни на себя, ни на свои любимые дела: прогулки, книжки, вышивка. Мне даже ванну с пеной принять некогда! И когда это я стала такой? И ведь это длится уже много лет.
Не о такой жизни я мечтала, не о такой. А о какой? Ну-ка, давай попробуем вспомнить! Ох, и давно это было…
Я погрузилась в воспоминания и свои мечты. Достала свой заброшенный дневник, и стала писать, писать, писать, пока всё не выписала. Пока не освободилась.
Как же мне стало легко! И радостно! Что ещё не всё потеряно и всё ещё можно изменить! Впервые за долгие годы мне показалось, что душа моя поёт!
Время уже перевалило далеко за полдень, желудок урчанием напомнил о себе. Я схватила свою шапку, сумку, на ходу надела пальто, и пошла гулять! Просто гулять! Одна!
Зашла в кафе, перекусила, выпила кофе. Я бывала в этом кафе уже сто раз, но не замечала, какие здесь чудесные и приветливые официанты, как здесь уютно и тепло.
Потом я пошла опять гулять, и всё это время улыбалась! А люди улыбались мне в ответ. Надо же, и почему этот город мне казался всегда угрюмым и серым, а люди – неприветливыми и злыми? Вот же – они мне улыбаются, а город – самый красивый на свете!
Уже смеркалось и снег начал сыпаться из небесного сита, припорашивая всё, что было внизу: шапки безе на крышах делал ещё выше и пушистее, расчищенные дорожки и мостовые упрямо покрывал слоем сахарной пудры, а прохожих делал похожими на ходячих снеговиков.
Я пошла домой.
Прошла мимо того куста, он стоял как новенький, в свете зажжённого фонаря, поблескивал каждой снежинкой на свежей шапке снега. Под кустом тоже всё ровно и припорошено свежим пухом.
И мне отчего-то стало весело! Я рассмеялась, и вприпрыжку побежала домой! Хочу ванну с ароматной пеной и свечами! Как раньше!
Я лежала в ванне, играла с облаками пены и думала о том, что как всё просто: жизнь, она такая, какой ты видишь её сам, какой хочешь, чтобы она была. И на самом деле это не так уж трудно – изменить её. Главное – поверить в то, что она может быть другой, научиться представлять её в другом, новом свете.
